«ЦЕРКОВНАЯ АРХИТЕКТУРА НЕ ДОЛЖНА СТАВИТЬ ТЕ ЖЕ ЦЕЛИ, ЧТО АРХИТЕКТУРА СВЕТСКАЯ» Беседа с ректором МАРХИ Дмитрием Швидковским

С 2016 года в ведущей российской архитектурной школе МАРХИ действует уникальная кафедра «Храмовое зодчество». Начало подготовки специалистов-проектировщиков в области храмостроения связано с потребностью в возрождении многовековых традиций зодчества, утерянных в XX веке, а также реставрации и реконструкции многочисленных разрушенных и оскверненных церквей по всей России. О возвращении к истокам нашей духовной культуры и о том, каков современный язык храмового зодчества, мы поговорили с академиком Дмитрием Олеговичем Швидковским, вице-президентом Российской Академии художеств, ректором Московского архитектурного института (МАРХИ).

– Дмитрий Олегович, какова история появления кафедры храмового зодчества в МАРХИ? Какие факторы стали определяющими для вас при ее создании?

– Кафедра начала свое существование два года назад по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла. Мне давно хотелось, чтобы наш институт стал больше связан с Православной Церковью и православным образованием, а это необходимо для возвращения нашей архитектуры в православный мир после своего почти векового отсутствия в нем. Были, разумеется, и профессиональные причины: у нас было разрушено огромное количество церквей: если только в Москве было уничтожено более семисот, то по всей стране это уже десятки тысяч храмов. Сегодня же, когда идет большое строительство, крайне важно, чтобы оно велось специально подготовленными людьми. Ведь буквально до этого месяца у нас даже не было профессионалов в области церковного строительства, лишь пару недель назад мы выпустили первую группу магистров храмовой архитектуры.

– Что, по-вашему, является главным при возрождении традиций церковного зодчества?

– Наша главная цель сейчас – это соединить то время, в котором мы живем, с годами, когда возводились последние церкви. Строительство такого моста между двумя эпохами очень важно: времена перед революцией 1917 года видятся мне периодом одного из высших проявлений русской церковной архитектуры, которая отнюдь не была в упадке, наоборот, это был ее подъем и расцвет. Все ведущие архитекторы страны того времени – Алексей Викторович Щусев, Федор Осипович Шехтель, Владимир Александрович Покровский, Петр Федорович Федоровский и многие другие – обязательно возводили храмы. В России до революции практически не было архитекторов, которые бы не строили церкви. Пожалуй, наиболее заметной фигурой того времени был Щусев, который потом, как мы знаем, построил мавзолей Ленина, но до революции архитектор возвел тридцать восемь прекрасных церквей, многие из которых стали выдающимися произведениями русской архитектуры того времени: храм Сергия Радонежского на Куликовом поле, Троицкий собор в Почаевской лавре, Марфо-Мариинская обитель в Москве по заказу святой Великой княгини Елисаветы Федоровны.

В то время было множество направлений в церковной архитектуре, во многом мастера обращались к историческим прообразам: домонгольские храмы, новгородско-псковская древнерусская архитектура, но были и совсем новые веяния, когда использовались самые современные материалы и конструкции – металл, бетон, стекло. То есть церкви строили даже те, кто впоследствии стали основоположниками русского авангарда: братья Веснины, Бархин и многие другие, возводившие до революции храмы по всей России, особенно на Волге, в духе XVII – начала XVIII века.

А наши студенты прежде всего изучают историю православного зодчества. Это большой курс, идущий целый год, который сопровождается семинарами, на которых студенты делают доклады, проводят исследования конкретных церквей и, надо сказать, что это приводит к очень хорошим результатам. За два года своего существования, при всего лишь одном выпуске, кафедра стала источником одних из самых ярких архитектурных работ в институте.

– Дмитрий Олегович, построить мост между двумя веками – насколько это сейчас сложно и возможно ли? Ведь сколько церквей было разрушено, сколько поколений сменилось, сколько документов утрачено. Каковы шансы возродить утраченное архитектурное наследие нашей страны?

– Во-первых, сохранилось не так уж мало даже в Москве. Мы можем увидеть Марфо-Мариинскую обитель и замечательный храм Воскресения Христова в Сокольниках, построенные в древнерусском стиле, не говоря уже о памятниках архитектуры XVII–XVIII веков и даже старше. Во-вторых, русское общество, особенно русская интеллигенция начала XX века, было очень хорошо образованным, архитекторы в том числе. Тогда же много печатали о церковном зодчестве как текущего времени, так и более раннего: одна за другой в конце XIX – начале XX века выходили книги о древнерусском зодчестве, многотомник «История русского искусства» под редакцией Игоря Эммануиловича Грабаря, книги Красовского, Султанова и других. И главное, что процесс строительства церквей того времени очень хорошо документировался. Московское общество архитекторов и Императорское общество архитекторов-художников в Петербурге публиковали в своих ежегодниках все лучшие проекты и постройки – это десятки томов! Сейчас мы выбрали из них основные примеры и переиздали как учебное пособие.

– Есть ли у кафедры любимый период в архитектурной жизни России, которому следует уделять особенное внимание?

– Я глубоко убежден, что не нужно выбирать какой-то определенный отрезок времени в русской истории, потому что каждый век интересен по-своему. Как раз к моменту революции русская церковная архитектура пришла к очень большому разнообразию, то есть все направления, которые существовали ранее, входили в набор образцов, которые использовались мастерами начала XX века. Если при Александре III в сфере русской церковной архитектуры господствовал XVII век, то при Николае II это уже был более широкий историзм. Это было знание и использование всего наследия.

Поэтому нам не нужно выбирать один век для подражания, это было бы совершенно неправильно. Кто нас поставил судить то, что уже произошло в истории? Сейчас, когда четверть века церковного зодчества уже прошла, быть может, не такого активного, чем этого бы хотелось, но я считаю, что нужно начинать с того места, на котором мы остановились, – вернуться на сто лет назад. Тогда был достигнут очень высокий уровень разнообразия: колоссальное богатство форм с вплетением в них самых последних новшеств строительного искусства. И есть все основания для того, чтобы вновь и вновь прикасаться к этой высокой во всех направлениях культуре Серебряного века с ее литературой, музыкой, живописью, архитектурой, чтобы продолжить этот великий путь.

– Существует ли в церковном зодчестве деление на столичное и провинциальное?

– Особенности русской церковной архитектуры в разных частях России связаны, в первую очередь, с их историей и их ролью в ней. В некоторых частях нашей страны сохранились потрясающие школы зодчества, достаточно вспомнить о Великом Новгороде с его сохранившимися и восстановленными храмами: собор Святой Софии в Кремле, Юрьев монастырь, Антониев монастырь, церковь Спаса на Нередице, знаменитая своими фресками XII века, и многие другие.

Почти столько же храмов насчитывает и Псков, но совершенно в другом стиле. Если новгородский стиль очень строгий, сдержанный, геометрически четкий и графичный, то псковский, наоборот, живописный, мягкий, словно вылепленный руками. Обе эти школы идут от рубежа XI–XII веков. В архитектурном церковном наследии Ярославля и Ростова Великого сохранилась удивительная школа красного кирпича с совершенно уникальными многоцветными изразцами, ярким образцом которой является ярославская церковь Иоанна Златоуста в Коровниках. Существовали северные школы, например, строгановские церкви на каменно-соляных приисках XVI–XVII вв. Очень интересны школы севера Костромской области (Галич, Чухлома) и Смоленска. Не менее интересными являются и школы «помоложе» со множеством замечательных церквей XVIII века, знаменитая Оптина пустынь в Калужской области тому пример.

К моменту революции в России насчитывалось более тысячи монастырей. Такие из них, как Дивеево и Оптина пустынь, наиболее прославленные своими великими святыми, сейчас уже очень хорошо восстановлены не только архитектурно, но и расписаны, принимают огромное количество паломников, например, в Дивеево за год приезжает около 2 миллионов человек.

– А какова была участь архитекторов-реставраторов после революции?

– В Советском Союзе была создана очень серьезная и качественная школа реставраторов. История церковной архитектуры у нас в МАРХИ преподавалась с 1934 года, а кафедра реставрации была создана в 1970-е годы людьми, которые еще учились во времена Российской Империи. Это были замечательные специалисты и знатоки: Габричевский, Брунов, Торопов, Бессонов, Зубов, Бунин, Косточкин и другие. Им приходилось очень тяжело, некоторые из них были лишены гражданских прав в советское время, фактически голодали, подвергались арестам зачастую потому, что принадлежали к известным фамилиям. Основоположник истории градостроительства в нашей стране Андрей Владимирович Бунин был родственником лауреата Нобелевской премии Ивана Алексеевича Бунина. Александр Георгиевич Габричевский, теоретик пластических искусств, был несколько раз арестован и дважды отбывал ссылку в 1930-е гг. Василий Павлович Зубов, многосторонний, удивительный ученый, «русский Леонардо», был из семьи обладателей редчайших музыкальных инструментов, в том числе и скрипки Страдивари, которые они передали в Музей музыки имени М.И. Глинки в Москве, а также ценнейшей коллекции древних русских и восточных монет, переданной ими в Исторический музей. До сих пор жива и является профессором нашего института наследница Зубовых Мария Васильевна.

Те, кто занимался прошлым – реставрацией церквей, – очень рисковали, но все равно продолжали заниматься любимым делом. Виктор Иванович Балдин, будущий директор Музея архитектуры, в 1937 году приступил к реставрации Троице-Сергиевой Лавры и продолжал заниматься этим всю жизнь – сложно представить, какие тяготы ему приходилось из-за этого нести в то время. Но это были люди абсолютно другого масштаба, с другой силой веры, другой воли, потому что они не боялись даже после 1930-х годов, после всех расстрелов, продолжали писать и выступать в защиту памятников церковной архитектуры. Например, в защиту храма Василия Блаженного, который хотели уничтожить для удобства проведения парадов военной техники, но благодаря стараниям реставратора Петра Барановского святыню удалось сохранить.

– Как развивалось и развивалось ли восстановление церковного архитектурного наследия во времена Великой Отечественной войны и чем занимались специалисты по церковному зодчеству в послевоенные годы?

– Это было время противоречивых ситуаций. Если брать немцев, то они, с одной стороны, многое уничтожали, разумеется, не считаясь в своих наступлениях и с историческими памятниками, например, как это было с Ново-Иерусалимским монастырем под Москвой, который во время войны очень сильно пострадал, там был заминирован и взорван Воскресенский собор. С другой стороны, они пытались как-то заигрывать с Церковью, когда на оккупированных территориях пробовали открывать храмы. Именно в период Великой Отечественной войны у нас в стране произошли положительные сдвиги, связанные с Русской Православной Церковью. Сталин, будучи выпускником семинарии, понимал, что такое религия и Церковь, поэтому, мобилизуя страну в самый трудный момент, он обратился и к Церкви в том числе. В это время архитекторы рисовали будущие памятники побед, используя наследие церковного зодчества. Конечно, при Сталине речь не шла буквально о церквях, скорее о проектах в духе церковной архитектуры. Правда, ничего в итоге не было реализовано, проекты были напечатаны, но не реализованы. То есть ни одной церкви в память о победе в Великой Отечественной войне в советское время построено не было. А вот уже после распада СССР такие проекты памятников церковной архитектуры стали реализовывать в реальности, как это стало на месте сражения на Курской дуге, где сейчас стоит храм великомученика Георгия Победоносца.

После войны специалисты занимались реставрацией, насколько это было возможным. Позиция властей становилась несколько мягче в отношении реставрации исторических памятников, но не Церкви как таковой.

Позднее, при Брежневе, одной из важных задач стало привлечение туристов, власти хотели организовывать внутренний туризм: были приняты крупные программы, в том числе «Русский Север» и «Золотое кольцо России». На этом фоне удалось спасти множество выдающихся церквей: такие крупные комплексы, как Кирилло-Белозерский монастырь, Иосифо-Волоколамский монастырь, Ферапонтов монастырь, началась реставрация Соловков, была почти полностью отреставрирована Троице-Сергиева лавра. Но, безусловно, восстановление происходило сугубо физическое, не как памятников духа и Церкви, а как памятников истории.

– Какие студенты выбирают кафедру храмового зодчества и каким образом они на нее попадают?

– Мы рассматриваем заявления людей с дипломом бакалавров архитектуры. Они предоставляют свои художественные работы и проходят собеседование. В первый год существования кафедры уже был конкурс 2-3 человека на место. Мы занимаемся проектами, связанными с Православием, однако в вопросы веры наших студентов не вмешиваемся, да и не имеем такого права по закону об образовании. В этом вопросе мы надеемся на Господа, Он Сам управит, как нужно. Приходят на кафедру и неверующие люди, которым просто интересна новая область архитектуры, идут и глубоко воцерковленные люди, даже из семей священников.

Есть много представителей архитектурных династий. Над одним из проектов у нас работали молодой человек и девушка, окончившие МАРХИ в четвертом поколении, то есть их прапрадеды тоже были архитекторы. В процессе работы над проектом они даже поженились, а потом и ребенка родили. Кстати, в своем проекте русско-сербского храма в Баня-Луке они разработали даже больше, чем обычно делают наши студенты: не только эскизный проект облика храма, но и строительный проект, разработали иконостас, росписи и церковную утварь. Этот проект у нас самый объемный, но и другие интересны: несколько проектов монастырей, среди которых как восстановление старых, так и возведение новых. Есть у нас проект кафедрального собора для города Первоуральска в Екатеринбургской области, который блестяще защитил выпускник нашей кафедры, но, к несчастью, вскоре после этого он погиб. Мы будем настаивать на том, чтобы проект был обязательно реализован, поскольку он действительно очень хороший.

Есть интересные ландшафтные проекты, связанные с монастырскими садами. Автор проекта изучила по Библии, какие растения были на Святой земле во времена земной жизни Христа, выбрала из них те, которые могут расти у нас, и сделала проект сада, состоящий из этих растений.

– В прошлом году на заседании Священного Синода было утверждено положение о епархиальном архитекторе. Как оно повлияет на церковную архитектуру?

– До революции в каждой епархии был свой архитектор. Всецерковный совет по храмовому убранству во главе с протоиереем Леонидом Калининым активно работал для подготовки и принятия документа о введении должностей епархиального архитектора и древлехранителя, в результате чего оба положения были приняты. И большая часть вакансий епархиальных архитекторов уже занята.

А древлехранители должны следить, чтобы проводимая реставрация была правильной, особенно обращая внимание на то, чтобы сохранялись древние иконы и утварь, они же создают музеи-ризницы в храмах или в центрах митрополии или епархии. Епархиальные архитекторы же всегда утверждали проекты храмов. Мы сейчас добиваемся того, чтобы эти специалисты проходили у нас курсы повышения квалификации. Поскольку это могут быть уже опытные архитекторы, то на этот случай у нас подписано соглашение с церковной аспирантурой и докторантурой, которую возглавляет Высокопреосвященнейший митрополит Илларион, о том, что мы совместно будем проводить повышение квалификации для епархиальных архитекторов.

– Дмитрий Олегович, каково ваше отношение к программе строительства храмов шаговой доступности в Москве?

– Она эволюционировала и продолжает эволюционировать в правильном направлении. В начале речь шла о возведении типовых храмов, и это было неудачно. Потом перешли к обсуждению храмов, по-разному составленных из типовых элементов. К счастью, Святейший Патриарх повелел, чтобы все храмы были индивидуальными по своему облику. И мы в МАРХИ искренне и глубоко поддерживаем это абсолютно верное решение Святейшего.

– Каким вы видите образ храма XXI века?

– В нашей стране храм XXI века должен быть выполнен в формах историзма, того или иного. Он может в себе содержать какие-то исторические образы, но по материалам и функциональному устройству он может быть абсолютно новый, ведь мы сейчас стремимся строить не просто храмы, а целые храмовые комплексы, иногда в одном, но грандиозном объеме, как храм Христа Спасителя. Или же в меньшем масштабе, как храм преподобного Сергия Радонежского на Ходынском поле, который Сергей Яковлевич Кузнецов построил на маленьком кусочке земли. Это очень удачный проект с купольной базиликой, что является редким для нас типом церкви, более распространенным в Византии. И здесь в одном объеме с церковью сделана трапезная, приходская школа и хозяйственные помещения.

Сейчас жизнь Церкви меняется, она же и диктует функцию храма. А образ храма, в свою очередь, диктует история Церкви. И мы соотносим образ храма с первообразом, с древнейшими храмами, со святынями русской земли, со святынями, связанными с жизнью Спасителя и великих святых, и с исторической традицией Православия в целом. Это настолько богатая и изумительная традиция, впитавшая в себя то, что было при Христе, и в то же самое время идеи классической архитектуры: все-таки Византия была страной, где сохранялась еще тысячу лет после Рождества Христова классическая античная культура. И это настолько много, и в этом заложено столько самых разных смыслов! Так, богословие Нетварного Света необычайно важно для современного образа храма, а ведь оно пришло на Русь из Византии. Православное наследие настолько велико, что дай, Бог, нам его освоить, принять в свою душу и выразить в образах храма. Церковная архитектура не должна ставить те же цели, что архитектура светская: например, чтобы всех поразить, она должна сопутствовать укреплению православной веры.

С Дмитрием Швидковским
беседовала Динара Грачева

Православие.ру.