ТРУДНО ЛИ БЫТЬ ПАТРИАРХОМ?

Интервью Предстоятеля Русской Православной Церкви от 1 февраля 2012 года.

— Ваше Святейшество, в годовщину Вашей интронизации я хочу напомнить нашим зрителям, как это было, и, глядя на эти кадры, я хочу Вам задать вопрос. Что Вы считаете своим главным свершением за истекший год, и было ли что-то, о чем, быть может, Вы сожалеете?
— Я, конечно, сожалею. Есть такое образное выражение, что в сутках лишь 24 часа. И я сожалею о том, что очень не хватает времени — в первую очередь на то, чтобы читать и думать. Патриарх должен обязательно думать. От Патриарха должны исходить идеи. Он должен внимательно воспринимать все, что происходит в мире. А эта каждодневная круговерть дел, к сожалению, переключает сознание с тех вопросов, которые, собственно, и должны быть в первую очередь на повестке дня Патриарха, на вопросы как бы второстепенные (но на самом деле не второстепенные). Поэтому я сожалею, но буду стараться, потому что нуждаюсь в том, чтобы сопровождать свои размышления и молитвы серьезным чтением.

А что касается того, что удалось сделать, — я менее всего склонен многое из того, что произошло за этот год, отнести к своим личным заслугам. Конечно, я принимал участие во всех этих процессах. За минувший год произошло много важных событий, но я бы особенно выделил решение Президента о преподавании основ религиозной культуры и светской этики в школах, а также решение о том, чтобы наше духовенство наконец-то начало работать в Вооруженных силах. Если говорить о том, что еще представляется важным, то, конечно, это мои поездки на Украину, в Беларусь, Казахстан, Азербайджан, которые помогли многое увидеть, многое понять и, в первую очередь, остро ощутить тот факт, что Русская Православная Церковь — это не Церковь одного государства, что в эту Церковь входят люди разных национальностей, которые живут в разных государствах, которые вовлечены в решение совершенно разных проблем. Все это является огромной силы пастырским вызовом, на все это нужно отвечать, все это нужно учитывать.

— Ваше Святейшество, Вы только что сказали, что не хватает времени для размышления над самыми главными вопросами. Все, однако, знают, что главная заповедь Христа — это любовь. Но как изменилась любовь за последние две тысячи лет, и изменилась ли она?

— Я думаю, что сейчас существует огромная цивилизационная проблема — я бы так ее обозначил — в масштабах всего рода человеческого. Это полная деформация и искажение понятия, которое связано со словом «любовь». Для меня как для верующего человека любовь — это чудо и Божий дар, но дар не избирательный. Это не так, как таланты: одного Бог одарил, и он стал музыкантом, другой — математиком, третий — врачом. Любовь — это как воздух для всех. А уж дальше кто как может воспринимает этот Божий дар. Один под солнцем может так облучиться, что в больницу попадет, а другой укрепляет свое здоровье. Один чистым воздухом дышит, а другой делает все для того, чтобы загрязнить воздух промышленными отходами, так что люди вдыхают уже не воздух, а заразу. Точно так же и с любовью. Это совершенно удивительный Божий дар, потому что любовь сама по себе способна соединять людей. Все остальное: наши таланты, наша самобытность, наши национальные, культурные и политические различия — практически все работает на разъединение. В этом смысле кто-то может сказать: «Странный Божий замысел о мире — откуда же столько различий, которые работают на разъединение?» Да, действительно, это был бы странный замысел, если бы не любовь, которая способна соединять людей. А то, что сейчас под любовью подразумевается, — человеческая страсть, реализация этой страсти — к любви не имеет отношения. Так разрушается это понятие.

А теперь, может быть, о самом главном. Любовь — это Божий дар, но ведь на этот дар мы отвечаем, и отвечаем, в первую очередь, некими волевыми установками. Поэтому любовь — это одновременно и направление человеческой воли, воли к добру. Приведу простой пример. Вы плохо думаете о человеке, он вам не нравится — внешне или внутренне; существует масса факторов, которые одного человека часто отталкивают от другого. Можно поддаться этому чувству и жить с ним, а можно постараться это чувство преодолеть. И ведь есть способ преодолеть — это начать думать хорошо о человеке. А есть еще одно совершенно поразительное средство — сделать этому человеку добро. Те, кому мы делаем добро, навсегда остаются в нашем сердце. Меняется отношение к человеку, если вы делаете ему добро. Так вот, любовь — это, в том числе, такая ориентация человеческой воли, которая направляет поступки человека к совершению добра. Мы знаем, что такое влюбленность: встретились молодые люди, понравились друг другу — это хорошее, светлое чувство. Иногда говорят: «Мы полюбили друг друга». Большой вопрос — полюбили или еще не полюбили; испытание жизнью покажет, есть здесь любовь или нет. Но для того чтобы влюбленность переросла в любовь, нужно направлять волю к добру, нужно разделять друг с другом свою жизнь, отдавать часть самого себя другому человеку.

Поэтому любовь, с одной стороны, дар, а с другой стороны, задание, которое Бог перед каждым из нас ставит. И пока это в роде человеческом существует, то существует такое понятие, как общность людей, существует даже такое понятие, как добро, потому что в основе добра — всегда любовь.

Бог есть любовь, и пребывающий в любви в Боге пребывает (1 Ин. 4:16). Удивительные слова. С одной стороны, такие простые, а с другой, невероятно сложные для понимания. Дай Бог, чтобы наши люди сегодня не поддались на искушение разрушить этот дар. Если он будет разрушен, думаю, на этом закончится человеческая история.

— И все же в мире есть, к сожалению, не только любовь. Благодаря телевидению миллионы людей ежедневно становятся свидетелями человеческих трагедий, терактов, смерти. Что может Церковь сказать людям, которые сталкиваются с трагедиями и смертью? Может ли она чем-то помочь?

— Вообще, тема зла на телеэкране — это очень серьезная мировоззренческая проблема. Когда в новостных блоках мы постоянно видим смерть, то происходит привыкание. Современное человечество привыкло к картинам человеческого страдания. Если бы на человека, жившего двадцать, тридцать, сорок лет назад, обрушился подобный информационный ряд, наверное, психика бы не выдержала. Наверное, люди бы захотели встать со своего места и побежать на помощь. Достаточно вспомнить, как люди помогали друг другу после войны, делясь последним; как было развито чувство солидарности и взаимной поддержки. Сегодня это чувство притупляется и не в последнюю очередь под влиянием того, что звучит слишком много рассказов о человеческих ужасах.

А теперь о самом главном: что же можно сказать человеку, который проходит через страшные испытания или через смерть своих близких и родных? Я не представляю себе, как можно человеку помочь без религиозной мотивации, я отказываюсь это понимать. В самом деле, если вы действительно умираете навсегда, если вы навсегда потеряли самых родных и близких людей, если жизнь оборвалась в расцвете сил, если умирает ребенок — какими словами можно объяснить происходящее или помочь человеку справиться с этой трагедией? Но Церковь обращается с самым правильным словом. Это для нас смерть. Это для нас трагедия. Однако нельзя мерить жизнь только отрезком видимой жизни — тогда жизнь теряет свой смысл. За 70-80 лет (или за 50-60 лет, как теперь люди живут) ничего не может произойти такого, что, действительно, оправдало бы эти 50 лет существования, потому что это — лишь мгновение. Но мы говорим о том, что жизнь не кончается. Да, смерть действительно приносит травму; да, эти страдания действительно очень больно ранят; но должно хватить сил это пережить, потому что на этом жизнь не кончается — так же, как не кончается наша связь с умершими людьми. Вслушиваясь в слова молитв во время отпевания, поражаешься философской глубине всего того, что Церковь предлагает человеку, стоящему у гроба. Церковь предлагает великую веру в то, что физическая смерть не означает смерти личности. Я другого объяснения не могу принять. Все другое, может быть, направлено на то, чтобы усыпить человеческое страдание, притупить его, но не исцелить.

— Ваше Святейшество, позвольте от страданий и смерти отдельно взятого человека перейти к нашей стране. Не кажется ли Вам, что в результате войн, социальных экспериментов, да и долгих десятилетий просто лжи страна надорвана? Приходилось даже встречать такое мнение, что наш народ, словно пациент, нуждается в особом отношении и в особом уходе. Так надорвана ли Россия или ее можно смело поднимать на новые подвиги?

— Недавно проходило совещание под председательством Президента по национальным проектам, на котором рассматривался национальный проект «Здоровье». Я внимательно слушал выступление нашего министра, а затем участников этой встречи. Цифры, которые приводились, красноречивей всего говорят о состоянии нашего здоровья. Страшные цифры, и все это — результат жутких социальных экспериментов, войн, потрясений. Мы оказались действительно невероятно сильным народом, сохранившись в результате всех катаклизмов, — это уже некая милость Божия к России. Не время подвигать людей на подвиги — в том смысле, чтобы люди шли на новые страдания ради достижения экономических или политических целей. И вот почему: нужно беречь свой народ. Замечательные слова сказал когда-то Александр Исаевич Солженицын о сбережении нашего народа. Вот сейчас — время сбережения народа. Меня невероятно травмируют сообщения о количестве жертв на дорогах. Люди погибают каждый день, причем люди здоровые, активные, те, в ком особенно нуждаются страна и общество.

Поэтому мне кажется, что сейчас не время требовать от людей жертв ради достижения сиюминутных целей. Сегодня нужно не столько требовать, сколько воспитывать человека в способности совершить подвиг, а это глубочайшее внутреннее делание. Человек должен быть способным на самопожертвование, на подвиг, чтобы, действительно, в час Х, когда будет решаться судьба страны, народа или судьба его близких, его собственная судьба, он оказался способным на жертву и на подвиг. В народе должна воспитываться эта внутренняя пассионарность, способность и жизнь свою отдать, но не ради очередных политических программ или экономических проектов — нужно сберегать свой народ.

— Ну, Вы уж точно участвуете в таком воспитании, и за последний год появился новый формат Ваших встреч с молодежью. Этот формат называется просто одним словом — стадион. Зачем Вам это?

— Кто-то из умных людей рассказал такую притчу. Человек прислонил лестницу к стене и полез. Лестница длинная, местами соскальзывает, и человек напрягает все силы для того, чтобы достичь цели, потому что там, наверху, он видит свою цель. Поднимается на самый верх — и вдруг понимает, что не к той стене лестницу приставил. И состояние такое, что готов сброситься с этой лестницы вниз — ведь потрачено столько сил, столько энергии, столько времени… Вот что такое молодежь. Это тот возраст, когда человек приставляет лестницу и по ней поднимается вверх. Это будет непростое восхождение, и как важно, чтобы, достигнув вершины, он сказал: «Я в свое время избрал правильный путь».

Мне кажется, что очень многие молодые люди сегодня не туда лестницу подставляют. Они даже и треть пути не пройдут — сорвутся. Вот почему мне хочется встречаться с молодежью, вот почему мне хочется сказать им что-то от своего собственного опыта, вернее не столько от собственного опыта, сколько от тысячелетнего опыта Церкви; но передать это в словах понятных молодым людям, чтобы возбудить некую ревность позаботиться о самих себе, не сделать роковых ошибок.

— Был ли эпизод в ходе этих встреч, который Вам особенно запомнился?

— Знаете, мы забываем со временем содержание лекций, которые нам профессора читали; даже не можем вспомнить, как и что нам говорили. А вот впечатление об этих лекциях остается. Я точно могу сказать, кто из профессоров оказал на меня самое сильное воздействие, кого я не могу вычеркнуть из своей памяти, хотя и не скажу, что именно в его лекциях произвело на меня большое впечатление. Вот так же — мои встречи с молодежью. Даже не хочется вычленять какой-то один или два вопроса, а общее впечатление у меня хорошее. Во-первых, это мыслящие, заинтересованные люди. Представьте: прийти на встречу со священнослужителем и просидеть 45 минут или час в абсолютной тишине так, что муха пролетит и будет слышно. Это означает, что молодых людей заинтересовал этот разговор. А мы ведь говорим не о соловьях и пряниках, не о бытовых вещах, которые часто очень привлекательны для молодежи, — мы стараемся вместе с ними рассуждать о серьезных мировоззренческих проблемах. Другое дело, что я пытаюсь все это перевести в категорию слов и мыслей, которые были бы близки молодому человеку. Но при этом сама аудитория является основной частью этого процесса, и я с благодарением Богу свидетельствую о том, что у нас есть мыслящая, волевая, очень способная молодежь.

— На встрече с молодежью в Витебске Вы цитировали французского физика и философа Блеза Паскаля. Позволю Вам предложить еще одну цитату из этого великого француза: «Есть только два типа людей: праведники, считающие себя грешниками, и грешники, считающие себя праведниками». Согласны?

— Полностью согласен. Могу еще одну цитату из Паскаля привести, конечно, не дословно: человека нельзя сделать святым без благодати, а тот, кто сомневается в этом, не знает ни что такое святость, ни что такое человек. Последнее утверждение очень важно, оно перекликается с тем, что Вы процитировали. Человек имеет внутри себя склонность к греху, об этом очень ясно говорит апостол Павел (см. Рим. 7:14-25). Притяжение греха обусловлено тем, что человек не живет по Божиим заповедям. Наш отказ жить по Божиему закону создает некую внутреннюю трещину в целостной природе человека. Это как здание с трещиной: вот оно стоит и может долго простоять; а если тряхнет, здание с трещинами падает.

Что такое святость? Святость — это целостность человека. Это, в первую очередь, внутренняя сила. Он самодостаточен, и, что очень важно, у этого человека есть внутреннее зрение. Праведный считает себя грешником, потому что у него хватает мужества и внутреннего зрения видеть свою неправду. А грешный человек ничего не видит — только свое собственное «я» и всегда в розовом свете. Один реалист, другой фантазер. Один человек целостный и сильный, другой внутренне очень слабый…

— Большинство людей в России смотрят на Церковь как на нечто родное. И все же — как бы Вы объяснили невоцерковленному человеку, зачем нужна Церковь?

— Мы уже говорили о талантах. Действительно, один рождается с талантом математика, другой — с талантом врача, третий — еще с какими-то талантами. Один может быть ученым, дипломатом или бизнесменом, другой не может, а верующим человеком может быть каждый. Вера и дает человеку внутреннюю опору и способность строить свое счастье. В сознании современной молодежи понятия счастья и веры сочетаются, может быть, с большим трудом. Да, люди приходят в храм, им нравится наше литургическое искусство; кроме того, у многих верующие родители, родственники или знакомые. И Вы правы: у большинства людей уважительное отношение к Церкви. Но ту картину, которую они видят в храме, им невероятно тяжело актуализировать и применить к своей жизни, потому что у них нет собственного религиозного опыта. И для человека существуют как бы две реальности: реальность в храме — одна картинка, а на улице — другая. Другая картинка — это его жизнь.

На самом деле, когда человек погружается в жизнь Церкви, когда он погружается в реальный духовный опыт, он начинает понимать, какая огромная сила его питает. Мы только что говорили о целостности человеческой личности, о внутренней силе — именно это дает Божия благодать, которую мы в Церкви почерпаем, в сочетании, конечно, с человеческими усилиями. Мне кажется, никакими словами, даже выступлением Патриарха по телевидению, не помочь человеку понять то, что открывается только в глубине религиозного опыта. Я могу лишь пригласить людей испытать этот опыт, пройти через него, и тогда они, может быть, скажут лучше, чем я, о том, что в их душе произошло и почему нужны вера и Церковь. Но это открывается в глубине религиозного опыта.

— Вы приглашаете людей в храм. Придет человек и увидит, как там люди молятся. Что для Вас молитва?

— Все связано с нашим предыдущим вопросом. Религиозный опыт осуществляется, в первую очередь, через молитву. Без молитвы не может быть религиозного образа жизни. А что такой религиозный образ жизни? Это не только сознание того, что Бог есть, — это ясное понимание того, что Бог присутствует в твоей жизни. Он не где-то на небе, Он не за горами, Он не в каком-то неведомом пространстве — Он рядом с тобой. И у тебя есть две возможности. Можно сделать вид, что Бога нет, но от этого сам факт не меняется. И есть другая возможность — попытаться вступить в отношения с Богом, замкнуть цепь. Молитва — это и есть замыкание цепи между человеком и Богом. Когда мы нажимаем на кнопку выключателя, мы замыкаем электрическую цепь между источником питания и потребителем. То же самое происходит через молитву: человек замыкает цепь и вступает в реальные отношения с Богом. Обращается человек с просьбой к Богу и получает просимое. Какое доказательство бытия Божия может быть сильнее?

Я неоднократно говорил о том, что самым убедительным доказательством существования Бога является то, что люди молятся на протяжении тысячелетий. Представьте себе: вы пришли к начальнику, попросили его о чем-то, он вам пообещал и не сделал. Второй раз вы подумаете — идти или нет, но набрались смелости и решимости и пошли еще раз. А начальник снова вас выслушал и не сделал. Третий раз кто-то, может быть, пойдет, а кто-то уже и не пойдет. Если бы небеса молчали, если бы Бог никогда не отвечал на молитвы, кто бы стал к Нему обращаться на протяжении тысячелетий? Но когда эта цепь замыкается, человек обретает личный религиозный опыт.

— Реальный современный человек может ходить в церковь лишь по воскресеньям. Естественно, следует молиться каждый день, но вспоминается присказка, которая родилась в свое время в США, что по воскресеньям человек верит в Бога, а по будням — в фондовую биржу. Не кажется ли Вам, что эта проблема актуальна и для России?

— Для начала нам нужно достичь реализации первой части сказанного — чтобы люди каждое воскресенье в храм ходили. Я думаю, что уже это очень многое изменит. Но, действительно, есть проблема, которую я называю внутренней секуляризацией, внутренним обмирщением. Человек верит в Бога, признает необходимость молитвы, особенно в моменты стрессов, переживаний, болезней, неудачи, смерти близких; но жизнь засасывает и происходит некое отделение сознания от этого религиозного опыта, переключение внимания на текущие проблемы, и начинает казаться, что все можно решить и без Бога. Глубочайшее заблуждение. Мы должны призывать Бога в помощь и при решении наших профессиональных задач. Это не значит, что Господь нам непременно увеличит счета в банке — сомневаюсь, что молитвой можно увеличить эти счета. Но Бог может удержать нас от ошибок, удержать от действий непорядочных и греховных. Вот мы говорили о катастрофах на дорогах. Ну как, выйдя из дома и сев за руль, не перекреститься и не сказать: «Господи, помоги»? А это значит, что между воскресеньем и воскресеньем появляется нечто, что является важным для духовной жизни человека. Приехал на работу: «Слава Богу, я добрался». Завершился день, пришли вы домой и, если день был счастливым, поблагодарите Бога за то, что все так сложилось. А если что-то было сделано неправильно, то следует проанализировать случившееся, а может, покаяться перед Богом. Это и есть религиозный образ жизни: когда мы постоянно ставим себя перед лицом Божиим и оцениваем с точки зрения Его заповедей, Его закона свои собственные поступки и свою жизнь.

— Фактически Вы призываете к такому образу жизни, где нравственность — важный критерий и мотив поведения. Быть нравственным — долг любого христианина, однако в первую очередь, конечно же, священника. Что для вас идеал современного пастыря, каким он должен быть, каким нет?

— Я думаю, что священник в любой стране, в любом народе и в любое время должен подражать Христу. Нам иногда говорят, что батюшка себя неправильно ведет, что он слишком современный или слишком просто ведет себя с народом. А Спаситель разве не был современным, когда Он общался с мытарями, грешниками, с простыми людьми? С другой стороны, нам иногда говорят, что священник должен постоянно сознавать свою ответственность за то, что он говорит и делает. Это правильное утверждение. Можно и нужно быть простым, нельзя создавать искусственное средостение между собой и народом. Но при этом священник должен постоянно контролировать свои слова и даже свои мысли. Мы говорили о религиозном образе жизни — такой образ жизни, в первую очередь, должны вести священники. Прежде всего, священник должен много молиться — тогда он не будет делать ошибок, тогда ему Господь подскажет, как себя вести, как строить отношения с людьми, что говорить и чего не говорить.

— Ваше Святейшество, приближается 65-я годовщина победы нашего народа в Великой Отечественной войне. Вы как-то обмолвились, что это было чудо, однако не раскрыли свою мысль. Чудо в каком смысле?

— Несомненно, это было чудо. По всем оценкам мы должны были проиграть эту войну. Нужно посмотреть на историю открытыми глазами — тогда станет ясно, что на самом деле произошло. Невозможно сравнивать военную мощь Германии и Советского Союза в начале войны — организацию, дисциплину, немецкий порядок. И вот такая армада вступила на территорию страны, прошедшей через гражданскую войну, измученную внутренними конфликтами. Да, партия пыталась объединять, однако она объединяла своих единомышленников. Но ведь большинство людей не были членами партии! А сколько среди них было людей обиженных, репрессированных, детей репрессированных… И великое Божие чудо явилось в том, что народ объединился во имя победы и оказался способным принести колоссальные жертвы. Это невозможно объяснить ни организационными партийными мероприятиями, ни даже авторитетом Сталина, потому что среди людей оставалась значительная внутренняя оппозиция. Она была скрытая (открытая оппозиция вся была разгромлена), но общество не было консолидировано настолько, чтобы все вместе могли встать на защиту. И все-таки народ объединился и сумел, принеся невероятные жертвы, отстоять страну, нашу русскую цивилизацию, если хотите, наш мир. Все это исчезло бы с карты земного шара. Это великое Божие чудо — Господь приклонил милость…

— Наверное, последний вопрос на сегодня, Ваше Святейшество. Трудно быть Патриархом?

— Я бы так сказал — опять-таки не своими словами: сила Божия в немощи совершается (см. 2 Кор. 12:9). Я не думаю, что можно осуществлять это служение, опираясь на свои собственные силы. Не хочу сейчас много на эту тему говорить, но минувший год убедил меня со всей очевидностью, что без помощи Божией, которая ниспосылается, в первую очередь, молитвой миллионов людей, осуществлять это служение практически невозможно. Поэтому для меня первый год был, прежде всего, годом, если хотите, неких духовных потрясений — то, чего я раньше не испытывал, и то, чего я раньше не чувствовал.

Я очень чувствую руку Божию. Я вижу поддержку верующего народа, который со слезами молится о Патриархе, поддержку своего духовенства. И пока будет так, Патриарх, я думаю, сможет справляться со своими обязанностями.

— Спасибо большое за эту беседу, Ваше Святейшество. Желаем Вам побольше сил.

— Спасибо.

Патриархия.ru